...только тихо дышать, наполняя грудь кружащим голову воздухом сосен и ощущать в нём тонкую струнку жизни. Тихий звоночек этой струнки, рвущейся – и маленькой жизни нет. Ха.
Солнце за веерами длинных игл дробилось где-то над головой, падая бликами в чащу, но сосновая хвоя под лапами была прохладной и нежной. И беззвучной. О да, под ней не скрипнула ни одна иголочка.
Чёрная легко и плавно подняла лапу и опустила её чуть дальше – в такт медленному дыханию. Шаг, за ним – шаг ещё... Осторожно, чтобы не упустить, не нарушить хрупкий покой мышиного слуха, пока живой комочек у извилистого соснового корня мелькает рядом с солнечным бликом. Шаг, ещё шаг.
Всё, ближе уже нельзя, у неё и так уже с лихвой свободного места. Пора...
...Какой-то странный звук и истошный кошачий мяв прорезали солнечную тишину соснового бора. Серый комочек шерсти у корня резко и смазано подпрыгнул и скрылся в неизвестном направлении, а кошка рванула вперёд, отлично соображая, что мышь ей уже ни за что не поймать, как и ничего другого, ибо этот шум разогнал  всю дичь в округе, и яростно впилась когтями в ствол толстой сосны. Запахло смолой, на землю, устланную иглами с сосновых ветвей, посыпались светло-рыжие чешуйки шелушащейся коры дерева. И Болотный Огонёк, ощущая, как легко подаются верхние сухие слои этой коры под её лапами, обдирала их всё сильнее, ощущая странную эйфорию от приносимых разрушений. Если говорить до конца, сами разрушения не были так велики, как великолепие внешнего их эффекта – в воздух, как бабочки, летели лёгкие ошмётки и жёсткие кусочки древесной коры и усыпали всё вокруг, медленно кружась и опускаясь. Наконец, ей надоело царапать дерево, - гнев от этого едва ли мог улечься, а он и не улегся.
- Мышеголовый комок шерсти, чтоб тебя... Подожди-подожди, милый, - голос кошки стал удивительно нежен, - я тебе усы повыдергаю.
Мягко и тихо, будто снова кралась к добыче, кошка направилась туда, откуда, как показалось ей, и донёсся шум.
«О неет, он не должен никуда сбежать. Нет уж, нет уж, каждый должен получать по заслугам. Сегодня один милый котик заслужил хоро-ошую трёпку».
Болотный Огонёк раздувала тонкие ноздри, всё больше торопясь и нервно размахивая хвостом. Вскоре она и почувствовала то, что хотела – запах кота, близкий, тёплый, ударивший ей, разозлённой, в голову как запах вожделенной дичи. Нет... Это кошка, Звездоцап возьми, и это кошка из Теней!..
Огонёк затормозила лапами и красиво, о чём мельком успела подумать, остановилась на самом краю какой-то ямы. Резкий земляной край уходил вниз, и, проведя по нему холодным и злым взглядом прищёренных глаз, кошка увидела светлую шерсть целительницы своего племени. Свою родную милую целительницу. Ну надо же. Хрупкая кошка лежала в яме и вовсю голосила, хотя вылезти из неё для обычного воителя было делом одной минуты.
«Неужели она уже настолько ослабела, что не может подпрыгнуть на пару хвостов?..»
Чёрная кошка ещё сильней сощурилась, пристально оглядев свелую фигуру на фоне оголённой рыжеватой земли соснового бора, и заметила тёмное пятнышко крови у задней лапы целительницы.
«А-ах, во-от что...» - сладко протянула она мысленно, и, не медля больше, негромко произнесла, почти шепча:
- О, кого я вижу. Стрекоза. Мудрость предков на сей раз завела тебя в яму?.. А кто из них велел тебе голосить так, что Двуногие в Гнёздах содрогаются, а?.. Кто просил тебя распугивать всю дичь? Почему я не могу спокойно охотиться, ради твоего же, между прочим, блага, а вынуждена терять дичь из-за криков нашей многоуважаемой целительницы? – под конец её голос стал резок и зол, она даже чуть вздыбила шерсть на загривке, и, припав на передние лапы у самого края ямы, вперила горящий зелёный взгляд в глаза Стрекозы.

Отредактировано Болотный Огонёк (08.08.2013 13:23)

...Огонёк мягко выпрямилась, слегка прикрыв веками вдруг погасшие зелёные глаза и будто совершенно успокоившись. Тонкие губы слегка тронула улыбка, если вглядеться – даже ласковая. Ей даже захотелось аккуратно размыть передние лапы, медленно так, лениво, с наслаждением, впиваясь в лесную подстилку когтями, как, бывает, она делала, предвкушая какое-нибудь приятное занятие. Её ожидала интересная, приятная игра. Так  играют с дичью, отпуская и снова ловя перепуганного и израненного зверька.
– Здравствуй, Болотный Огонёк ! Я бы с радостью посмотрела на тебя, если бы ты оказалась на моем месте. Ах, да, ты же у нас воительница и поэтому бы запросто выбралась из этой ямы даже с переломанной ногой. – целительница сощурилась, пропев вышеследующее, словно рассказчица-старейшина. Огонёк подавила в себе поднимавшуюся приятную волну, от которой едва не замурлыкала.
«О, надо же, похоже, наша сказительница не прочь поболтать!..»
Не нагибая к кошке головы и всё же следя за ней из-под прикрытых век двумя внимательными щёлочками зрачков, она снова тихо и сладковато произнесла:
- Нет-нет, ты упустила кое-что. Я у нас воительница и в каждую кротовую норку на дороге не валюсь. А тебе, я вижу, просто вдруг стало некого лечить. Позволь спросить, так как там у тебя лапка? Неужели перелом?.. – спросила она озабоченно, с оттенком испуга, будто внезапно встревожившись. Затем же вдруг, без перехода, немного яснее улыбнулась.
- А за еду не беспокойся. От тебя она мне все равно не нужна. Поголодаю чуток, как раз похудею.
Огонёк заулыбалась совсем в открытую, показывая поблескивавшие клыки.
- О, о, смотри, какие мы гордые. «Нам от тебя ничего не нужно»!.. – передразнила она, и сама слыша в собственном голосе странную смесь почти детской радости и издёвки. – И даже на жертвы готовы!.. Да, и мне тоже кажется, Стрекозка, - Огонёк как бы невзначай назвала Стрекозу ученическим именем, - тебе пора бы расстаться с некоторым жирком... А то ты уже не можешь вылезть из ямки. – говорила она деловито, простовато, так, как обычно судачат королевы, сидя у детской и делясь слухами, словно информация о «лишнем жирке» была для целительницы интересной новостью.
- ...А теперь будь паинькой и позови, пожалуйста, Скворца или ещё кого-нибудь!
«Ну надо же, как быстро она хочет прервать нашу благословенную беседу... Ну неет, мы с ней ещё потолкуем...»
- О, мои Пре-едки, мы куда-то торопимся?!.. Неужели даже не поговорим? Да ты посиди, посиди в ямке... Похудеешь как раз. – в глазах и улыбке кошки мелькнула ядовитость. – Погоди звать Скворца, я вовсе не такая страшная и не слабосильная, могу помочь тебе и сама... – Она едва не договорила «если захочу». Весь вид воительницы выражал теперь какую-то ласковость и вместе с ней – маленькое злорадство.

Отредактировано Болотный Огонёк (16.08.2013 15:20)

Целительница рычала – едва слышно, тихо, но чуткие уши воительницы услышали – Огонёк на секунду совсем закрыла глаза, продолжая улыбаться. Предки, а сегодня утром она и подумать не могла, что ей так повезёт. То, что нужно – где-то в животе сворачивалось уютным клубком ощущение, что высокоморальная целительница Тени с её вечным восхвалением традиций и высокой мудростью Звёзд сейчас сидит в яме у её лап, и никакая мудрость, как-никак, не вытаскивает её оттуда.
«Вот они, - презрительно подумала кошка, - великие жрецы наших Предков. О, ну конечно, они нас всех лечат и потому не могут заниматься ничем больше... Всё дело-то в том, что в промежутках они только тем и занимаются, что разглагольствуют о пророчествах и разговаривают со звёздами. Предки, предки, ну почему нашему племени досталась именно ты?!..»
Она никогда не доверяла Стрекозе... Впрочем, она ни одному целителю не доверяла. Помимо глубокого любопытства, к изучению трав её влекла одна сосущая, словно голод, мысль – что однажды она, затянутая в ритуал битв и защиты границ, как всякая истинная воительница, будет препоручена на лапы пусть и образованного, но частично малохольного кота, раненая, слабая, вынужденная довериться этому существу – целителю. Просто потому, что она не знает, как помочь себе. Просто потому, что не подозревает о свойствах каждой травки. Просто потому, что гордый воитель Тени не опускается до того, чтобы, как одиночка, сам лечить себя и вникать в особенности разных растений. И тогда – делайте с ней что хотите, уважаемые целители. Хоть кормите смерть-ягодами с доброй улыбкой на морде. Поэтому-то Огонёк предпочитала поступиться «гордостью воителя» и разобраться во всём сама, измарав свои лапы в зелёном пахучем травяном соке. И сейчас она смотрела вниз, на целительницу, понимая, что, может быть, знает травы не хуже её... А кое-что знает такое, чему последнюю просто не учили. Чему суеверно боятся учить своих воспитанников благонравные целители племён. Огонёк обо всём успела расспросить покойного наставника Стрекозы, толкаясь бок о бок с нею в его палатке, она приставала к куче подозрительных бродяг – её не учил мудрый и терпеливый кот, она всему училась сама. Но теперь, хвала Звёздному племени, она почти независима от Стрекозы с её мягкими лапами, умными травами и мудростью Звёзд.
– Знаешь что, ты иди в лагерь. Уже темнеет, а я и здесь посплю. Здесь так хорошо, что глаза сами по себе закрываются.
«Нет, ну откуда ж в тебе такая гордость?.. Ха, милая, именно поэтому-то ты ничего и не знаешь, кроме своих красивых слов о Звёздном Племени, которое следит за нами с заоблачных высот и не допускает “зла”. Гордости в тебе многовато, чтобы выяснять ещё что-то, вот как. Так ведь и дорваться недолго... Ну ничего, мы же не допустим, чтобы наша обожаемая целительница, надежда и опора всего племени, единственная кошка на земле, которая что-то знает о травах, - Огонёк хмыкнула, - ночевала в сырой яме?!..»
Лёгкий толчок четырёх лап – кошка тихо спрыгнула в яму, за спину Стрекозы, не теряя времени и слов, ухватила её за загривок зубами, не преминув чуть сильнее, чем нужно, сжать челюсти, и, понатужившись, вытолкнула из ямы на хвойный ковёр поверхности земли, а затем, чуть присев, выпрыгнула и сама.
- И в лагере поспишь. Не хватало только, чтобы из-за тебя всё племя всполошилось. – насмешливо и почти матерински-ласково произнесла кошка, слегка улыбаясь, стоя рядом с целительницей и глядя на неё критически-оценивающим взглядом. – Дойти-то сможешь сама?

Отредактировано Болотный Огонёк (16.08.2013 15:52)

– Спасибо, что не бросила. А дойти по любому смогу. Не котёнок же! – сквозь зубы отвечала целительница,  следом за чем направилась в лагерь, «гордо» поджав лапу. Огонёк насмешливо, теперь без всякой ласковости смотрела вслед криво ковылявшей целительнице. Губы её по-прежнему трогала потихоньку угасающая улыбка.
- Ну, удачи... – почти про себя сказала кошка, ощущая, как её взгляд становится невидяще-задумчивым и устремлённым в себя. Лес и силуэт светлошёрстой кошки в дали потеряли чёткие очертания, будто след на песке, бережно зализанный волной.
«А ведь и впрямь темнеет», - отстранённо подумала кошка. Сосновые ветки на фоне красновато-сиреневого неба выделялись все меньше, и солнечный диск на западе медленно, но неуклонно канул за горизонт, оставив после себя лишь пугающе яркую кровавую полосу. Между тем в посиневшем небе, ровно напротив него, вызывающе-контрастно выступил белый, как шерсть Стрекозы, с которой Огонёк сегодня так мило «побалакала», идеально круглый лунный диск. Огонёк любила луну, особенно в ночь полнолуния – гладкая, сияющая, ослепительно-красивая среди тёмного ночного неба, она радовала её вне зависимости от того, удостоилась ли кошка приглашения на Совет четырёх племён.
«Совет!..» - вдруг вспомнилось кошке. Ах, да, ну конечно. На этот раз она «идёт». Это «идёт» кочевало счастливой вестью в ученической палатке её племени всегда, и тогда, когда она была оруженосцем, в том числе. Это простенькое слово, как ничто, заставляло светиться маленькие любопытные глазки её соседей по палатке, и только она реже других принимала участие в оживлённом обсуждении, кого берут на Совет, а кого нет, и кто и кому чего расскажет. И всё же она не меньше других была заинтересована в том, чтобы попасть на залитую лунным светом поляны в ночь, когда там сходятся все племена. Ну да, конечно, Огонёк всегда старалась вести себя хорошо и всеми силами добиваться того, чтобы её тоже взяли. Смешно сказать, какие усилия она к этому прилагала. О некоторых даже стыдно вспомнить, ей-богу. И вместе с тем – приятно. А какое это счастье – слышать своё имя в списке названных счастливчиков!.. Как многое можно услышать там, на этой шумной поляне, где никто не трогает тебя и не следит за тем, куда ты пошла и с кем заговорила, где можно затеряться в толпе и подслушивать чужие разговоры сколько хочешь, а иногда и затевать свои собственные интересные беседы...
Болотный Огонёк слегка потянулась, разминая плечи и лапы и выходя из оцепенения, напавшего на неё ещё с тех пор, как ушла Стрекоза.
«Да ведь так можно и опоздать... Ха, наша дорогая целительница, я слышала, тоже «идёт»!..» - подумала она мельком, и, торопливо взмахнув чёрным хвостом, понеслась к лагерю – скачками, едва не рискуя сама упасть в яму, подобную той, в которой пролежала весь этот вечер белая целительница Теней. Ибо ей вовсе не хотелось пропустить сегодняшний Совет, а Совиная Звезда была строга и не любила прощать недисциплинированность – даже ей, «отпущенной», кажется, «на все четыре стороны». Да, она вольно была иногда пропадать из лагеря и таскаться по ничейным землям с подозрительными незнакомцами, давая соплеменникам повод для сплетен. Но, и в этом она почти не сомневалась, её странное оправдание задержки вряд ли встретило бы сочувствие в старой суровой кошке. Словом, кошка бежала как можно быстрее, мелькая чёрной тенью меж сосновых стволов.
[Лагерь племени Теней]

Спутанные в единый ковёр хвоинки под её лапами были обманчиво-мягкими, будто не скрывали тысячи мелких иголочек – остриё за остриём, по всему лесу... Огонёк взъерошила хвою лапой – та тотчас же поднялась воинственным клочком сосновых «когтей», будто ощетинился маленький котёнок. Огонёк одним глазом взглянула наверх, туда, где сплетались могучие плечи сосен. Зелёные пушистые лапы, толстые, как у огромных воинов-котов, были так же когтисты, как хвоя, устилавшая землю. Они будто предупреждали – не стоит драться с малым котёнком надеясь на лёгкую победу, позади него может оказаться грозное племя. Огонёк усмехнулась в усы, мотнув головой, и пошла дальше.
Выходя из лагеря, она толком не задумывалась, куда направит шаги праздных лап. Если бы она наткнулась сейчас на нарушителя их границ – может быть, почесала бы когти о его шкуру. Если бы её нос защекотал лёгкий и манящий запах дичи – встала бы в небрежную охотничью стойку, выслеживая маленького лесного зверька.
Стоило ей подумать о дичи, как уши её, чутко дёрнувшись, уловили мягкий трепет – глухое и нежное дрожание пернатых крыльев. Звук мягкой лапой пробирался в уши, заставляя что-то внутри неё сладко содрогаться – самый «охотничий» звук среди всех звуков леса, великолепнейше беззащитный и мягкий. Он задевал в ней некую струнку, свидетельствовавшую о долгих лунах охоты её предков – такой охоты, когда гибкие цепкие лапы прижимают к земле ласковые птичьи крылья, теребя их безжалостно и отрадно. Когда птичья кровь – не сравнимая ни с какой другой, горячая, по-птичьи же хрупкая на вкус – обагряла клыки длиннохвостых усатых охотников, довольно тащивших пойманную и убитую крылатую добычу в лагерь, в общую кучу племени.
Она тихой тенью мелькнула меж стволов, вся вытянувшись в горизонтальную струну и обратившись в слух, чуть ближе к источнику звука – чуть направо, за толстый золотистый ствол... Ещё через пару секунд она поняла, что с птицей явно что-то не так – та не просто вспорхнула с ветки на хвойную землю, для этого её крылья бились уж чересчур долго. Но затем, не дав слегка озадаченной этим фактом Огоньку времени на размышление, слабое трепетание крыльев затихло, будто накрытое ватной волной тишины. Тоже как-то странно затихло, внезапно.
«Да вот же оно», - кошка нырнула в высокий куст, как в густую тень – легко шевельнулась листва, погладив её по спине, гладкие и плотные зелёные листья сомкнула над головой свод. В узкой щели беспорядочно растущих листьев  взгляд Огонька нашарил белое пятно – и, к удивлению своему, кошка увидела белого кота, увлечённо колдовавшего над лесным голубем, который преспокойно полёживал в мягких целительских лапах – да, это был ученик целительницы, известный в племени странноватый тип, белый Ливень, сколько его помнят, вечно молчащий, вечно ушедший в себя.
«Гляди-ка, - подумала Огонёк, с интересом вглядываясь в то, как бережно белый кот обрабатывает птичье крыло кашицей из трав, - он ведь не блюдо из него готовит, нет... Нет, ну надо же!.. Вот мы, значит, что делаем. Дичь врачеваем, - мысли внешне были иронично-неодобрительны, но в интонации, каким эти мысли «думались», не звучало ни упрёка, ни недовольства – только преддверие смеха и заинтересованность. - Нет, нет, вы взгляните – этот комочек светлых перьев и тёплой крови на следующий день сцапают ловкие лапы охотника, быть может, даже не заметившего, что повреждённое птичье крылышко залечено отнюдь не только матушкой-природой, да и самого-то его Стрекоза по головке не погладит, обнаружив, что её ученик пропадает неизвестно где, а всё-таки надо сидеть в кусте и лечить голубя... Голубя!..»
Нет, она не просто так видела в этом белом ученике что-то необычное, кроме молчаливости. Молчит-молчит, а потом находишь его в лесу, где он делает нечто удивительное.
Раздвинув наклонённой головой упругие ветки, кошка вышла из кустов, и, не скрываясь, встала рядом с Ливнем, с некоторой зачарованностью наблюдая за его действиями. Может, будь здесь кто-то другой, она бы бесшумно сбежала, но сейчас что-то толкнуло её выйти на свет.
- Ты целитель, просвети же меня. У меня уже начинается бред, или ты в самом деле лечишь голубя? - теплый голос, на удивление дружелюбный, с самой маленькой долей иронии. Как будто ни капли насмешки не прозвучало в словах.

Кот обратил на неё взгляд синих глаз, немного пугавших своим светлым и странным цветом. Огонёк всегда смотрела в голубые глаза несколько иначе, чем в глаза любого другого цвета, будто карие или жёлтые радужки казались ей только веками, а голубые вдруг широко открывали кошачьи глаза. Взгляд таких глаз всегда требовал от неё большего... Или ей так казалось.
- Нет, никто не бредит, разве что только я, когда лесу голубя. Со стороны ведь это выглядит сумасшествием, да? – он саркастично улыбнулся, - улыбка не вязалась с однообразным и скучным тоном сказанных слов.
Кошка покачала головой, не опуская заинтересованного взгляда.
- Нет.
Затем, выждав маленькую паузу, словно испугавшись, что Ливень не поверит в коротенькое примитивное слово, добавила негромко:
- Сумасшедшие не умеют никого лечить, даже дичь.  – словно смутившись немного нелепой фразой, она не секунду опустила глаза – мелькнула земля и две чёрные – её собственные – лапы, - Быть может, я не права , но ведь ты лечишь голубя не просто так. – в её тоне слышалось что-то обличающее и вместе с тем любознательное – просыпалось, решительнее всех прочих чувств, в ней её природное «бесстыжее» любопытство. Оно определяло её поведение – даже там, где лучше было бы молчать и не высовываться, оно всегда заставляло её вытягивать длинную мордочку и выяснять, в чём же дело. И сейчас, несмотря на то, что она знала о молчаливости и нелюдимости ученика целителя, именно это клятое, как она его порой называла, любопытство тянуло её приставать к нему с, должно быть, ненужными ему разговорами. Но – ещё раз повторюсь – теперь молчать не входило в её желания, а, значит, и в планы.
- А я ведь просто хочу попытаться что-то сделать, понять, изучить в нём, в голубе. – она наклонила голову. Он говорил равнодушно, храня на губах всё ту же саркастичную улыбочку, будто для него его слова не были объяснением, а только лишь тихой и безголосой издёвкой в защиту от давно не отбиваемых атаки извне. Но Огонёк этого то ли не заметила, то ли не пожелала замечать. В её глазах что-то слегка переменилось – такие лёгкие тени мелькают во взгляде заинтересованных слушателей, которые не теряют ни одного слова рассказчика. Она умела слушать. Могла она и изображать, что слушает. Но сейчас в её глазах и мыслях были самые настоящие истинные внимание и интерес.
- Я не видела, чтобы Стрекоза, скажем, разбирала голубей, чтобы понять, как они устроены, - сказала она как бы про себя, тоном, не требующим ответа, независимым и лёгким. В голосе звучала целая куча всяких мелких выражений – от лёгкой насмешки в адрес Стрекозы, не пользовавшейся особым уважением Огонька, всё того же неподдельного интереса к занятию Ливня и весёлой искорки – до вполне заметного, хоть и не выделенного, уважения. Если знать Огонёк, можно было бы понять, что последнее не так часто мелькает в её разговоре.
Она продолжала смотреть на Ливня, будто ожидая продолжения его слов, но нелепыми прыжками убегавший в кусты голубь на минуту привлёк её внимание – прищурившись, она заметила, как странно обкромсаны крылья у птицы. Да, кажется,  действительно так – перья по краю крыльев были обгрызены кошачьими зубами.
«Маховые», - смутно подумала она. Нет, она не чувствовала ни испуга, ни отвращения. Это только сильней заинтересовало её. Как-то – уже довольно давно – она видела ручных птиц у Двуногих. У тех Двуногих, что жили на ферме около территорий ветра. Эти птицы были куда крупнее голубя и при случае могли бы служить великолепной добычей для лесного воителя, но что-то подсказывало Огоньку, что, пока она не умирает с голоду, охотиться на них не стоит. Двуногие вряд ли обрадуются такой инициативе... Птицы были пёстро-рыжие, важные, жирные, они уверенно топтали землю и редкую, общипанную ими же травку когтистыми жёлтыми лапами и потрясали какими-то кожистыми наростами, своего рода гребнями, на маленьких головах. Крылья этих птиц, которыми те, хоть и не летали, изредка забавно похлопывали по бокам, были обкромсаны похожим образом.
- Двуногие тоже делают так, чтобы их ручные птицы не улетели. – она кивнула вслед убегающему голубю.

Отредактировано Болотный Огонёк (22.08.2013 19:14)

- Я хочу провести эксперимент. Глупо звучит, да?! – кошка, не отвечая на немного резковатый вопрос в конце фразы, продолжала слушать, только в её глазах блеснул огонёк. Проводить эксперименты, доискиваться и допытываться – именно эти дела занимали её в луны её ученичества, но она никогда и ни с кем не могла поделиться своими соображениями. А хотелось. Ах, как хотелось!.. Взахлёб, как маленькие котята рассказывают родителям об играх, а юные оруженосцы – о первых тренировках, сверкая глазёнками и путаясь в словах, и торопясь пересказать, что она выяснила сегодня, какая странная тайна того леса выплыла прямо ей на глаза. Но равнодушие – лучшее, что могло ожидать такие рассказы, и она это вполне поняла. Всех их, спокойных, довольных своей судьбой, своим бытом, своими закоснелыми обычаями, интересовало только веками затверженное природой – погода, то да сё. Чуть что выбивалось из-под общей планки привычности и высовывало коготок из-под обыденности, как его тут же с проклятием называли «чудовищным», или закатывали глаза, как на бессмысленный бред. Никому из них не хотелось ничего узнавать. Их интересовало только то, что не всколыхнёт, не потревожит засахарившийся разум. Нарушение же традиций, хоть маленькое, рассматривалось ими как преступление. И поэтому она привыкла копаться в окружающем мире молча, по возможности тайно. Крыться, прятаться, замалчивать. Вот она, её молчаливость и скрытность. Вот.
И теперь она видела перед собой – голубые радужки странно посверкивали – глаза, в которых было это желание – выяснить, докопаться, разрушить кусочек этого мира ради того, чтобы понять лучше, почему он выглядел так целым и неповреждённым. Глаза, в которых читался тот же странный блеск – пара огоньков.
«Эксперимент... Ха, да ты чем-то похож на меня, я вижу. Ну давай же, давай, говори...» - в голову стучало нетерпение.
Она смотрела на него теперь глазами, на дне которых горел не просто интерес. Так, кажется, долго подбиравший ключи наконец находит нужный.
- Это как когда от болезни вырабатывается иммунитет, я подумал, что от ядов тоже может быть. Не от всех, но... всё-таки. Я решил попробовать с голубем, но его болезнь может послужить причиной неудачи, сложно рассчитать дозу, не хочу его сразу убить.
Она прищурилась – она часто делала так по разным причинам. Сейчас – это было трудно объяснить – она будто хотела лучше рассмотреть непривычно близкий ей предмет разговора. Она бросила всякие начальные приёмы, бросила всякие вступительные слова - она чуть не впервые говорила с кем-то о том, о чем давным-давно хотела поговорить. О том, что увлекало её, как кого-то влечёт битва.
Голос его самую чуточку дрожал – он волновался, пусть слегка, будто то, что он рассказывал, не было равнодушно для него. Это поддержало в ней искру ощущения, что она встретила кота, что рассматривает мир похоже на неё. Не выжидая больше смысловых пауз, она проговорила, быстро, слегка скороговорочно:
- Одного одиночку, которого я видела, несколько раз кусала гюрза. Он жил где-то, где змей было много, и ловил их... Так вот, первый раз, он говорил, он чуть не умер, а потом было уже чуть легче. В третий раз он даже особенно не болел – просто чувствовал себя паршиво. Говорил, что уходить оттуда не собирается, чтобы потом его змеи кусали – а он ничего. – она слабо улыбнулась, затем, сминая улыбку, быстро продолжила: - Это интересная мысль, с голубем... Какой яд ты думаешь пробовать? Растение? – в её голосе зазвучала некая чуть озабоченная ознакомленность и деловитость. Она произнесла эти слова с редким для неё энтузиазмом, и тут только заметила, что уже второй раз говорит, как бывалая бродяга, посвящая соплеменника, кота весьма малознакомого, в вещи, о которых обычно предпочитала никому не рассказывать. Но она отмахнулась от этой мысли, как от назойливой мухи, - тем более, и сказала-то она не такую уж крамольную вещь...
- Её такое не интересует, она признаёт только то, что уже известно и что необходимо. Она слишком придерживается старых методов, а я хотел бы найти что-то новое. Конечно, трупы котов смотреть мне никто.. – Ливень осёкся, и она увидела в нём промелькнувшую неуверенность, некий испуг – похоже, он решил, что сболтнул лишнего. Огонёк вздрогнула, но отнюдь не от испуга – это была смесь удивления неожиданной похожести мыслей, кажется, нового интереса и некого озорного смеха – Стрекозе и не снилось, конечно... - Прости, я наверное тебя мог этим задеть. Это непочтительно, по отношению к умершим и, если придерживаться нашей религии думаю, мне стоит ещё раз извиниться, я не прав. – он заторопился извиниться, но она в этот раз подчёркнуто махнула хвостом с некоторой досадой, мол, он зря беспокоился на сей счёт, а затем обратила на него напряжённый, сосредоточенный взгляд.
- Религия... Думаю, чем-то можно поступаться ради того, чтобы что-то узнать, - она слегка улыбнулась, наклонив голову набок. Это нравилось ей, хотя в рассматривании трупов ничего, вроде бы, радостного не было. По идее, она должна была мчаться в лагерь с истошными криками или отчитывать Ливня, но это, естественно, даже не приходило ей в голову – наоборот, в ней рос интерес вместе с увлечением. Этот разговор становился событием, никак иначе.
- Да, я наблюдал за ними. Думаю, эти перья главные при полёте. У них три типа перьев, но если повредить эти, птица не сможет взлететь даже будучи здоровой. – Огоньку пришлось даже подавить волну восторга, спровоцированную новизной, вместе с едва слышным приливом стыда:
«Я столько лун живу в этом племени и даже краем глаза не замечала, какая находка наш будущий целитель...» - она отметила про себя, что такое его наименование было забавным.
- Тоже... - тихонько выдохнула она.
Ливень сел, и она тоже села, абсолютно не думая подражать его действию, почти одновременно с ним, резко, не сводя с него пристальных, цепких, но тёплых глаз. Нельзя было терять ни одной минуты... Она и так слишком долго ходила мимо с закрытыми глазами.
- Не лови её, пожалуйста, крыло скоро зарастёт и я смогу начать...
- Нет, конечно. Мы постараемся, чтобы птаха была в целости и сохранности. – в её голосе слышалось доля лукавства. Почему «мы»? Так получилось.

Отредактировано Болотный Огонёк (26.08.2013 00:03)

«Странно. Как это странно, наконец!..» - в голове у Огонька прочно и неподвижно вспыхнула искра какого-то нового осознания, озарившая мысли странным светом. То, что она видела перед собой, то, что она видела в голубых глазах Ливня, было для неё непривычным, оно назойливо подтачивало какую-то часть сознания, такое новое и в то же время уже принимаемое ей, как должное. В самом деле, это какая-то невероятная, немного дикая вещь – много лун, большую часть лун своей жизни протачивать атмосферу кругом, как червяк – землю, чтобы потом, в конце пути, вдруг повстречать... Другого «червяка». Хоть это и немного нелестно сравнение... Ха, а как, должно быть, настоящие червяки удивляются, встречаясь порой под землёй! От этой странноватой и корявенькой мысли хотелось сморщить нос, но она удивительно хорошо характеризовала её состояние... И ей очень хотелось, чтобы Ливень чувствовал себя примерно так же. Хотя разделять свои чувства с кем-либо ей крайне редко хотелось. И это тоже было странно, так же, как эта встреча.
- Растение, но ещё не решил что хочу опробовать. Птица, увы, одна, а ядов существует так много, что и не счесть. – переход его тона на меньшую напряжённость, продуманность, спуск на мелкие и практические детали приятно успокоил её. Он доверял ей, хотя бы чуть-чуть, хотя бы на словах. А ей сейчас совсем не хотелось, чтобы в этих голубых глазах загорелась довольно знакомая – по многим встречам с нелюдимыми и странными типами на землях одиночек и бродяг, по отношению к ней некоторых членов собственного племени и чужих племён – недоверчивость. Она напоминала зыбкую стену, в которой, несмотря на внешнюю ненадёжность, вязли, как неловкие лапы, любые попытки пойти на контакт.
- Да, ядов много. Но, думаю, парочку всё же можно выбрать для начала... Из мне известных, я имею ввиду.
Её взгляд секундно уловил мелкое движение, - вздрогнувший кончик белого хвоста Ливня. Она что-то осознала и обдумала – мгновенно, и в глазах её снова что-то слегка изменилось.
«Эге, да ты, друг мой, пожалуй, будешь посмелее каких-прочих, а то и меня, - она мысленно усмехнулась, но в усмешке этой мысленной не было ни насмешки, ни истинного смеха – она была порождением отнюдь не юмора, близка к горестным улыбкам испытавших много горя котов, - Ты не остановишься ни перед чем, если ты, конечно, действительно так тянешься к знанию, как мне показалось, - она не привыкла ошибаться, и сомнений на его счёт у неё практически не было – тем сильнее было странное будоражащее чувство, которое она сравнила с искрой, озарившей мысли. – Даже если ты будешь рисковать так, что можешь убить себя... Ты так-таки проглотишь своё «растение», как накормил им голубя, маленький безумец!..» - эта внезапная мысль, порождённая пустяком, мелочью, дёрнувшимся кошачьим хвостом, вызвала в ней вдруг такую неожиданную симпатию к странному ученику целителя, что она удивилась. Конечно, он был чем-то новым, он был чем-то ценен, просто как тот, кто тоже вечно хочет порвать прочную ткань знакомого мира и заглянуть в прореху, - но в её груди вовсе могла не зародиться эта тёплая, когтистая и сумасшедшая, её особенная защитная эмоция, неравнодушный порыв – защищать эту белую мягкую шерсть, эти ловкие, но слабые целительские лапы, эти странные синие глаза. Что это, глупость? Вот ещё, не хватало нам такого удовольствия. Но пожалуй, что и не глупость. В самом деле, где, ну где ты ещё найдёшь этот блеск в глазах, такой знакомый по собственной привычке представлять себя со стороны и такой невиданно-странный для непривычных к собственному зеркальному отражению глаз?..
- Они не слушают и слушать не станут, а ведь мы, целители, лечим в слепую и никогда ничего не меняем. Сотни лет мы передаём знания, но не находим ничего нового! Мы стоим на месте и даже не знаем, почему с нашими телами происходит то или иное, как устроено то, чем мы дышим, чем мы отличаемся от птиц или схожи с ними.  Перед нами целый мир, а мы только и делаем, что преклоняемся перед традициями и смотрим на тени, вместо того что бы смотреть на костёр, который их отбрасывает. Мы не учимся у двуногих, не общаемся с одиночками.  Нет, они, племя, никогда не поймут меня и будут и дальше смотреть как на изгоя и сумасшедшего. Они не хотят ничего знать, и всё удобно и просто. Они не задают больше вопросов и ненавидят тех, кто заставляет их привычные миры пошатнуться. За это я больше уважаю одиночек, они не так зажаты в границах своих мирков.
Она смотрела в его горящие глаза – ни сомнения в искренности, она так хотела, и плевать, что бы там могло случиться. Как там это?.. Холодная расчётливость – это не для нас, мы слишком любим ухать с головой в безрассудство своей жажды что-то вызнать, выкопать из вороха ненужных сведений, да в уйму чувств, раскиданных, как душа пожелает, верно, Огонёк?..
Впрочем, о чём она. Он говорил искренне, она это точно знала, без толики желания где-то покривить душой... Потому что нельзя же, нельзя так бессовестно-метко угадывать чужие  мысли!..
- Я... Глубоко согласна с тобой. – говоря это тихо, почти шёпотом, с чуточку задохнувшейся эмоциональностью, она смотрела на него, нисколько не смущаясь некоторой нескладностью своей фразы, потому что считала, что здесь всё может быть ясно и без слов. Когда может зародится какая-то искра из общности двух кошачьих душ, двух поклонений пред одними идеями, случаются такие встречи и такие разговоры.
- Да, да, именно... Ведь так многому можно научиться у тех, на кого мы смотрим с отвращением чисто в силу предрассудков наших старых законов и страхов. Целители наших племён, разве они никогда не видели котов, которые, тяжело больные или израненные, так, что для лесного целительства были безнадёжны, попадались сердобольному Двуногому и возвращались «с того света»? Почему, в конце-концов, они, Двуногие, умудрились что-то понять, а мы твердим, как болваны (и то не все, ибо простые врачевательские навыки скрываются, как невесть какие тайные знания) примитивное «кошачья мята, ноготки, корень лопуха»? А одиночки? «Эгоистичные бестолочи, живут одни, ах они, и как-то ведь выживать умудряются»... Многие до сих пор имеют о том, как они выживают, эти загадочные одиночки, весьма смутное представление. - она ухмыльнулась, поведя ухом. - А чего у них спросить - так это избави нас Звёздное племя!.. Мы и поговорить с ними боимся. Что вы, что вы, у нас тут в лесу воздух особый, надо гнать всех и самим быть тёмными невежами, но его непременно сохранить. Традиции, уклад... Бред, запрещающий нам выбираться куда-то за границы лесных территорий, как котёнку - за пределы лагеря. Сказки старейшин о страшных чудовищах... Жизнь для правил, жизнь положи на закон. Просто закон изжился весь, выелся, как лягушачья шкурка, уже много лун как, а мы всё продолжаем эту шкурку облизывать. И ещё иногда жалуемся на голод!..
«О, он, безусловно, понял, - Огонёк ощущала, как лихорадочно-быстро бьётся сердце, нагоняя кровь в голову. – Найти такое... сокровище. И надо же, вдруг, совсем неожиданно, в каких-то кустах... И произносить эти слова, и думать об этом, ох...»
...- Мы? То есть ты не находишь меня идеалистическим психом, чужаком, который лезет не в своё дело, хотя давно должен закрыть рот и помалкивать, иначе даже ученичество у целительницы не оправдает трату бесценного времени на ерунду?!
Она тихо покачала головой, светя яркими широко открытыми глазами, на дне которых, в глубине, что-то горячее пульсировало в такт с сердцебиением и слепило, осветляя мир вокруг.
- Если ты псих, то мне лучше сразу кинуться головой вниз со скалы. Потому что, как-никак, я посвятила этому клятому любопытству и добыче всяких знаний о «ерунде» почти всю свою сознательную жизнь, по-крайней мере начиная с ученичества и вплоть до нынешнего дня. – говорила она с плохо скрытой иронией, и голос был тёпл и обнадёживающ. Мало её желания убедить его – она сама искренно верила в то, что говорила.
- Значит ты меня хоть немного понимаешь и... можешь мне помочь?
«Чудо ты, ученик, двенадцатилунное... Куда ж я денусь, раз ты, сокровище эдакое, упал прямо мне под лапы чуть не с неба! “Немного понимаю”! Да я не видела ещё кота, понимавшего бы меня лучше!»
- А я, что, для шутки здесь с тобою болтаю, по-твоему?.. – насмешка в голосе была открытой и не враждебной – всего лишь тёплая приязненная фраза, иной оборот для немного чересчур эмоциональных мыслей. Но было в нём и ещё что-то – всё та же обнадёживающая нота. Поддержка. Она понимала его, конечно, она понимала... Он был один в своих мыслях и стремлениях, один, как она, но ему было тяжелее, потому что, быть может, он был несколько всё же иным, чем она – свет, сочащийся, как сквозь стиснутые пальцы, свет таланта и рвения ввысь был виден в нём, в его словах он сквозил, не чуждый ей, но она... Нет, наверное, она не светилась так, потому и не было в ней потребности светить всем, того мучительного ощущения от необходимости его скрывать и гасить. И всё-таки он был для неё редкой находкой... Нет, больше, это звучит как-то... Мелко. Такая находка попадается раз в жизни, должно быть. 
Конечно. Такие встречи случаются не часто. В ней, где-то под ложечкой, где обычно сосёт тревога и забирает дух страх, пела маленькая, но шибко голосистая птичка восторга. Так она чувствовала себя, когда узнавала что-то очень-очень нужное, интересное и ценное для неё... Хотя нет, пожалуй, даже тогда она себя так не чувствовала. Ведь то было сведение, тень, отблеск, а сейчас перед ней стоял некий дивный «инакомыслец», интерес к которому был жгуч и резок, как коготь молнии на тёмном небосклоне. Хотелось протянуть к нему морду, внюхаться, вчитаться, вгрызться в него. Увлекатальнейшее нечто, приключение на все четыре лапы и хвост. Ну, разве не это же чувство, когда кидаешься, как в омут, не глядя, рискуя головой, за новыми знаниями в дебри и мрак? Нет, малыш, мы с тобой много чего раскопаем вместе, прежде чем ты слопаешь свой собственный яд и слегка переборщишь с дозой. О, как великолепно!.. Как же увлекательно, ёж дери!..
Может быть, из-за новой какой-то общности взглядов и планов, нараставшей в них, она с каким-то жгучим любопытством, готовая лезть через колючки, впилась в него всем вниманием. Белая знакомая шерсть была мягкой и тонкой даже на взгляд. Эта шерсть не согреет в холод, но она светится белизной, бросающей вызов снегу. Хрупкое, красивое тело и странные глаза, в которых она сама, своими глазами видела этот огонь, след которого в них так непросто разглядеть в другое время. Но ведь она знает, что оно там, это пламя, так? Как будто Ливень, этот белый котик, потайная закрытая дверь, а она однажды нежданно-негаданно нашла от него ключ. И теперь носит его на шее, на тоненькой цепочке... И не должна снимать и никому передавать.
«Ох, ну ты и разошлась с образами...» - мысленно хмыкнула кошка – мимоходом, впрочем, не отвлекаясь от страшно интересовавшего её и отныне ставшего предметом её пристального изучения кота.
- Я никогда не думал, что кто-то из лесных может думать так же, говорить с одиночками без отвращения. Я никогда не встречал таких как ты. Скажи мне, какой твой интерес помогать мне, почему только сейчас и почему ты не ненавидишь меня как другие?
Она прищурила один глаз – правый, почему-то.
- Ну, значит, ты немного ошибался. – уголки её губ тронула улыбка. – Скажем так... Я тоже не кучи встречала таких, как ты, ученик целителя. – о да, в этих словах была доля игры, чему свидетельствовала всё та же чуть заметная улыбка, но они  несли в себе вполне серьёзный, может, даже чересчур серьёзный смысл. – И, если уж ты свалился ко мне на голову, с чего это вдруг я сразу буду от тебя бежать? Что за интерес мне сидеть у кучи с дичью в лагере и уповать на Звёздных Предков во всём и вся, благонравно возводя глаза? Согласись, скучновато. Не-ет, так просто я никуда не денусь, ты уж прости меня. – говорила она иронично, но вполне откровенно. - Сама уж знаю, что прошляпила довольно много времени – куда, скажи мне, глядели мои глаза, будь они неладны, все эти луны, когда я тебя в упор не замечала? Нет, я не знаю, почему только сейчас... – она вздохнула и перестала улыбаться. – Почему не ненавижу, Ливень?
«Да разве я должна тебя ненавидеть?.. Эх ты, чудо... Хороша бы я была. Нашла тоже, кого ненавидеть, ха».
- Да уж и не знаю. Может, я не боюсь всех этих странных вещиц, которые так пугают нашу-то братию, - она едва заметно кивнула в сторону лагеря, - и которые разрушают их привычные миры? Может, я сама из таких, как ты, а, Ливень? Почему бы это я тебя не ненавижу? – взгляд её был острым, улыбка под конец фразы совсем сошла с губ. Она смотрела прямо ему в глаза, и отчаянно ощущала, что, наверное, стоит на какой-то грани, с которой можно больно сверзиться. Но она не сверзится... Все силы на это положит.

- Волчьи ягоды, я хочу попробовать их или белладонну, но её сложней достать. Я спрашивал у Стрекозы, как правильно сорвать ядовитую траву, но увы, она не желает говорить со мной на такие темы.
- Ещё бы она желала, - усмехнулась Огонёк, - Должно быть, всполошилась: как это, её ученик да о таких ужасах заговорил. Как бы не нажаловалась кому надо не надо... Она у нас кошка остро переживающая, - иронично проговорила она, поглядывая на Ливня. – Хм... На территориях Грозы есть белладонна. – она поколебалась, замолкнув и размышляя, не зря ли брякнула это – ведь можно было бы безболезненно избежать таких открытых слов, просто смолчав о каких-то знаниях. Но её одолел зудящий энтузиазм помогать этому коту, и она ничего не могла поделать с раскрутившей свою карусель деловитостью, звучавшей в тоне и посверкивавшей в глазах. - А насчёт сорвать не беспокойся – я знаю, как это делать. – на этот раз тон был слегка виноватый – оа понимала, что окончательно кинулась в какую-то авантюру... Впрочем, она уже решила, что будет доверять ему. Хотя бы отчасти.
- Ты чувствуешь, как мы одиноки? Ты, я, может кто-то ещё скрывает это, но не более того. Иногда я вижу это как замкнутый круг, который мне не под силу разорвать. Иногда я боюсь, что даже лучше было бы, если бы мать узнала о чудных травах одиночек и избавилась от нас ещё в детстве. Иногда я боюсь, что никто не готов к тому, что вокруг есть другой мир! – он снова дёрнул хвостом, она увидела это краем зрения, но даже на миг не перевела глаза, продолжая смотреть на него. В глазах её читалось внимание и участие к этим словам, беспокойное желание поскорее ответить – но он продолжал, и она слушала:
- Даже мне вбили в голову прописные истины нашей жизни и какая-то часть меня всегда старается напомнить мне о том, что так делать нельзя. А ещё стыдно смотреть Стрекозе в глаза, ведь она запрещала бы такое, никогда б не одобрила, а я не могу открыть ей глаза, ведь они уже открыты и смотрят на нечто другое. Мы смотрим в разные стороны даже с кошкой заменившей мне мать!
Она помолчала, чуть сузив внимательные глаза.
«Прыг... Кто же это, кто же, ну... Пр... Прыг... Аа, Попрыгунчик, чёрный ученик, тоже котик не из самых обычных... Да что же это, у нас теперь пошла какая-то бунтарская молодёжь», - она мысленно передразнила неодобрительные взгляды суровых воинов и воительниц, давно перешедших в палатку старейшин, почти суеверный страх королев, загоняющих своих детей в палатку при её приближении – сцена, которую она давно уже привыкла мельком наблюдать, проходя неподалёку от детской. Она привыкла, да и сцена эта, надо сказать, не причиняла ей особой боли – и всё-таки поначалу было немного неприятно наблюдать, как эти кошки, трясясь, будто матери-куропатки, старательно охраняют от неё благословенное потомство, чтобы потомство потом делало то же самое, глядя на таких вот, как она, как он, этот Ливень. Наседки, пф.
- Мы одиноки. - она странно и невесело улыбнулась, утвердительно наклонив голову. - Что поделаешь, не всем же лезть выше, кто-то должен остаться внизу. Главное - чтобы они, те, которые ниже, тебя за хвост обратно не стащили. - она шутила, но шутила так же невесело, как улыбалась. - Что же до Стрекозы... Да. Даже самые близкие иногда не понимают нас, с этим приходится смиряться. – она говорила тихо, понимающе, спокойно, как о чём-то хорошо ей знакомом, к тому же не слишком радостном, и по-прежнему глядела ему в глаза.  Да, она знала это хорошо. Всем иногда хочется поделиться чем-то с дорогим котом, даже тем, кто привык ото всех скрывать свои мысли и чувства, и особенно тяжко разочарование их непониманием, тем более для тех, у кого этих дорогих котов раз-два и обчёлся, а то и вовсе один-единственный, неповторимый, чудесный... И ни черта не понимающий в том, чему ты, возможно, посвятил свою жизнь. У неё в жизни был такой случай, ведь она не всегда молчала. Но... Лучше бы она тогда молчала.
... - У меня, конечно, есть Прыг, но один голос против всех не будет стоит ничего, если им взбредёт в голову, выгнать меня за то, что я делаю.
«Что ж, кот, теперь их будет два... Но было бы очень жаль, если бы тебя прогнали. И всё-таки мне кажется, что они не поспешат это сделать. Учеников целителя в племени не два десятка, с этой штуковиной у нас всегда дефицит. Все хотят махать когтями и прыгать, никому не хочется с утра до вечера копаться в травах, постигая неведомые секреты. Тем более им никогда не найти такого ученика целителя, как ты... Нет, Совиная Звезда не дура, что бы там ни думали остальные. А когда так... Куда вы денетесь, если Стрекоза вдруг таинственно исчезнет в разгар сезона Голых Деревьев?..» - она странно и недобро сверкнула глазами, но тут же вновь обратила на ученика целителя внимательный доброжелательный взгляд.
- Боюсь, я не на долго задержусь на этом посту. Ты же знаешь, меня не особенно любят в племени, многие до сих пор жалеют  о том, что не умер при родах. Думаю, после таких заявлений, от меня спокойно себе избавятся, а может и объявят сумасшедшим, а зачем племени полоумный ученик?
«Ну, мы ещё посмотрим, избавятся или нет. В конце-концов, не все же в племени у нас такие безнадёжные суеверы?.. У кого-то да вызовет интерес кот, не умерший, добровольно съев яд».
- Ну, обычно ненависть или любовь вызывает внешность, а я, как видишь, генами не в наших красивых воинов, значит могу казаться смешным, нескладным. К тому же, я просто привык, что меня недолюбливают, что я уродлив и тому подобное, поэтому, быть может, я стараюсь всех избегать.
- Ты?.. Уродлив?!.. – Огонёк негромко прыснула, будто не удержавшись. Это действительно было забавно – Ливень, весь белоснежный и тонкий, как морозный узор, с этими ясными голубыми глазами, изящный, такой непривычный для лесных коренастых и приземистых здоровяков, вызывавших у неё в лучшем случае смех, с циничной уверенностью рассуждающий о своём уродстве. – Не-ет, уж если б я выбирала полностью по внешности, кого любить, кого ненавидеть, то уж тебя бы предпочла кое-кому. – глаза её смеялись, хотя губы и не трогала улыбка. Тут уж этот котик, в чём-то рано повзрослевший, действительно рассмешил её, этим только чуть больше расположив к себе.

- Хуже не будет, даже если она скажет самой предводительнице. Меня и так предпочитают замечать только тогда, когда я нужен.
«И всё-таки не надо преувеличивать. Мало ли, что взбредёт в её целительскую голову – вдруг да постарается всеми силами оградить своего ученика от всяких зол. Уберечь от зла, так ведь? Всё-таки в племени жить не то, что вне его, а пока тебе, я вижу, особенно не мешают...»
- Тогда на следующем совете нужно будет отделиться и найти эту чудную траву. Надеюсь, ты расскажешь мне как правильно её рвать, а то будет скандал, если мой труп найдут на вражеской территории.
- Хорошо.
Так, кажется, заключался какой-то союз. Сотрудничество, общность сознаний, что-то ещё?.. Кто-то особо рьяный мог назвать это даже заговором. Заговором пары котов, желающих знать больше. Хорошенькое дело.
«Хорошенькое дело, Огонёк. Ты, похоже, своими лапами создала себе проблему... Теперь кто-то что-то про тебя знает, и не берусь сказать, что ты в конце концов не расскажешь ему чего-то лишнего... Но я не виновата, что он такой. Предки, мне просто так повезло».
- Меня тошнит от смирения, которым меня кормят с детства, от того, что все так  и норовят мерить всех одной линейкой и отрезать лишнее, если ты не такой.  Иногда я устаю, иногда хочу уйти, но это тело не способно выжить там, за пределами лагеря. Я слабак, поэтому с ними, поэтому я будущий целитель, поэтому люблю Стрекозу, разве это не отвратительно, что в нашей жизни от нас требуют так много смирения?!  - он дёрнул хвостом и поднялся. - Я сыт по горло смирением, я лучше умру от белладонны, чем смирюсь с этим порядком вещей!
Ей хотелось улыбаться, когда она слушала эти слова. Раздражённые, резкие, они так во многом напоминали её собственные мысли, особенно в его возрасте, что нитка, потихоньку сшившая её и Ливня, становилась ощутимо толще. Но где-то в ней нарастало непонятное и тревожное чувство – теперь... Да, теперь она боялась, что он в какой-то момент решить обрубить все связи, отдать все концы, закрыться от неё стеной и уйти в себя, куда подальше от неё. Чувство было опасным – оно связывало её по лапам, непривыкшую к любой связи, и закрывало пути для дальнейшего шага. Но оно было, в конце-концов, не можем же мы никогда не меняться. Никогда не оказываться скованными парой пут... Даже если нам кажется, что мы абсолютно одни.
- Да, я уродлив. Хилый, слабый, вряд ли смогу защитить кошку, скорее сам на неё похож. Слабаки все уродливые, пойдёшь со мной искать травы... или у тебя дела в лагере?!
Облегчение, неожиданно сильное, прокатилось по спине между лопаток, даже приподняв шерсть. Она вздохнула и поднялась, отряхнув шерсть, - без лишней поспешности, но и без неохоты, с видом неотвратимости собственного решения, давнего и непреложного.
- Куда я денусь...
«Были бы дела, - дела подождали бы».
- Пошли.

- Там, в кустах, левей от нас, сидит кролик, лисиных прыжков пять, если поторопишься, думаю, он ещё будет там.
Огонёк наклонила голову. Немного странная фраза, что ж...
Она осторожно, но глубоко вдохнула лесной воздух и различила в нём, почему-то удивившись этому, тонкий запах тёплого живого зверька, дрожащий, как паутинка на ветру.
«В кустах... Левей, говоришь?» - она посмотрела на Ливня с немного новым интересом. В его устах эти слова звучали так, словно лёгкость, с какой он разбирал запахи, была сродни лёгкости, с какой обычный сумрачный кот видит в темноте – нет, даже больше... Как будто он нарисовал в голове некую сетку, на которой, как он ясно видит, отчётливо выделяется кролик именно за тем самым кустом. Она не была настолько неосведомлена, чтобы благоговейно списать это на «целительский дар», однако это удивило её и привлекло. Не отвечая на слова, она совершила пару мягких, неслышных шагов в сторону куста, вытянув длинную морду и процеживая носом воздух, как листва – свет солнца.
«В самом деле кролик... Вот в этом кусте. Забавно».
Она припала к земле и принялась делать плавные, напряжённые шаги на согнутых лапах, раскрывая подушечки со втянутыми когтями, как ловчие сетки, и чувствуя, как хвоинки щекочут лапы между пальцев. Запах и инстинкт дразнили и понукали рвануть, рискуя всем на свете, не разбираясь в способах и не сомневаясь в призрачном успехе, ставшем почти материальном, но она сдерживала такие привычные и почти неизменные эмоции – повадки дикого зверя, вечная тяга охотника, они пробуждались неизменно, как только она начинала охотиться, и лишь лёгкостью, с какой она подавляла порыв рвущихся к цели горячих лап, отличались друг от друга – первые и последние. Куст был густым, продираться не было смысла, но низким, и это означало, что если правильно рассчитать прыжок – можно накрыть трепыхающееся, сейчас уже почти осязаемое тело силками когтистых лап, прижать к земле, заблокировать все пути к отступлению и бегству, отрезать все пути и сковать, а потом...
Она тихо выдохнула, взлетая в воздух тихой смертоносной дугой – чёрное тело с поджатыми под грудь готовыми схватить лапами мелькнуло над кустом, а устремлённый вниз взгляд глаз, на этот раз широко открытых и сверкающих безличностным охотничьим огнём, заметил, что белый зверёк ещё там. Он успел оттолкнуться лапами от земли, и ей пришлось распластать гибкое тело по земле, припав грудью к скрипящей хвое и раскинув ставшие ежевично-цепкими лапы. Кролик рванулся, она вцепилась в светлую шкурку, почувствовав, как из расцарапанной кожи брызнула горячая-горячая кровь, забиваясь под когти и между подушечками лап.
Момент был пойман и использован, дичь – удержана в охотничьих лапах. Она распрямилась, затем быстро наклонила узкую голову слегка змеиным движением и укусила трепетавшего зверька меж лопаток, глубоко и крепко хрустнув зубами, сжимая дрожащую жизнь вкуса сныти и обветренных губ. На секунду она задержала голову у крошечной спинки зверька – его движение замерло, осталось лишь тепло и соль на языке да ощущение мелких мягких шерстинок во рту.
Огонёк не стала разжимать зубов, а перепрыгнула куст вновь, лёгким изогнутым движением, и, вернувшись к Ливню, небрежно швырнула кролика на землю, подняв вновь сощурившиеся глаза в небо меж соснами. Сейчас их цвет был голубоват, как от слёз, а выражение – не то неясным, не то мечтательным.
- Угощайся. – произнесла она со странноватым выражением, губами, ещё вымазанными в кроличьей крови, и вновь вдохнула глубокий и лёгкий воздух с хвойным фоном, казавшийся прохладным и золотисто-синим, светлевшим в носу и пробиравшимся утренним небом дальше, в лёгкие. Она ещё не отошла от своеобразной эйфории охоты, маленькой жизни только движением да шестью чувствами, не считая седьмой «угадайки», жившей где-то в лапах, животе и крови, и потому была странной и тихой, и не смотрела собеседнику в глаза.

- Нет, сначала нужно накормить племя, а уже потом меня, разве не так говорит закон? – с этими словами Ливень вздохнул. Очевидно, факт существования подобного правила весьма печалил его именно в этот момент. Нетрудно догадаться, почему.
Огонёк облизнула губы, ощущая на языке приятный солёный вкус, тёплый, острый.
- Ты, как никак, тоже племя, даже если тебе это не нравится. Ты мой целитель, а значит, накормить тебя я должна чуть не в первую очередь. Так что ешь. – она взглянула на кролика, лежавшего между ними, как предмет какого-то спора. Собственно, так оно почти и было.
«Тоже мне, спор – есть-не есть. Сейчас ещё начнутся всякие благородные выкладки, мол, за дичь благодари, первым не ешь, корми старейшин».
- Я же всё-таки на посту, а значит обязан придерживаться правил этого мира. Я давал обещания, брал обязательства.
Огонёк смешно сморщила нос, слегка закатив глаза.
- Не молоти чушь. Ты с твоими обязательствами собираешься помереть с голоду или как? Если Звёздное племя, - она с ложным и явственно шутливо-преувеличенным благоговением возвела глаза к небу, - даровало мне лапы и когти, значит, никто не запретит мне использовать их так, как я хочу. Если я могу поймать мышь, кто может может помешать мне это сделать? Мы, которые с когтями и зубами, имеем на свою дичь большее право, чем кто бы то ни было. А сейчас я желаю угостить этой дичью тебя.
- ...К тому же, я не имею права есть твою еду, я должен сам поймать, разве нет? А если я не могу, значит придётся есть то, что останется вечером.
Огонёк тихонько вздохнула с видом, ясно говорящим: «Ну, с тобой теперь точно придётся вступать в философские споры о правах племенных котов.
- Если всё-таки разбираться во всей этой ахинее с очередностью принятия пищи, то, должна сказать, по-моему целитель априори не обязан охотиться. А насчёт останется вечером – подумал бы головой. Кто тебе наловил «то, что останется...»? Чьи это усилия были приложены, чтобы, милостью Звёзд, на поляне выросла куча дичи с такими вот кроликами? Давай ешь. А то я могу и обидеться. Ишь, гордый какой – этого кролика я не ем, я ем его только когда он в куче и вечером. – сварливо проговорила она и недовольным, резким жестом подтолкнула кроля к белому коту.
- ...Таковы правила, а у тебя есть возлюбленный с которым у тебя близкие отношения?
Огонёк снова закатила глаза, раскрыв пасть в неподвижном и беззвучном смехе. Затем опустила на него глаза, открыв их чуть шире, чем обычно – глаза неподдельно весело смеялись.
- А как ты думаешь? Все коты ревнивцы. – последнее она сказала с каким-то детским выражением – с уверенностью котёнка-фантазёра, рассказывающего своим ровесникам какую-нибудь небылицу о воинской жизни. – Самый положительный из них непременно весь извёлся бы, донимая меня допросами о моих походах за границы лагеря, а то бы и решил сам проверить, куда это я таскаюсь, шпионя за мной. Оно мне надо? – говорила она с беспечностью, с какой обычно говорят такие вещи, но под ней, как бывает, крылись более глубокие мысли и чувства. Впрочем, она не считала нужным выставлять их напоказ.

Отредактировано Болотный Огонёк (10.09.2013 11:18)